Персональный сайт - Кентерберийские рассказы / I Pacconti Di Canterbury (1972)

Кентерберийские рассказы / I Pacconti Di Canterbury (1972)

Franca Sciutto Jenny Runacre

О фильме:
Действие картины развивается в средневековой Англии на постоялом дворе. В этом фильме режиссер сыграл роль Чосера, который является одним из слушателей четырех новелл, рассказанных путниками. Все новеллы картины пропитаны духом сладострастья и эротики, простотой нравов и юмором средневековой Англии.

Страна: Италия, Франция
Студия: Les Productions Artistes Associés, Produzioni Europee Associati (PEA)
Продолжительность: 01:51:24

Аудио 1: Русский AC3 / 2.0 / 48 kHz / 192 kbps - Профессиональный многоголосый (R5)
Аудио 2: Русский DTS-HD MA 1.0 / 48 kHz / 1055 kbps - Авторский (Сербин)
Аудио 3: Русский AC3 / 2.0 / 48 kHz / 192 kbps - Авторский (Огородников)
Аудио 4: Итальянский LPCM / 1.0 / 48 kHz / 1152.00 kbps - Оригинал
Аудио 5: Английский AC3 / 1.0 / 48 kHz / 192 kbps - (Дубляж)
Субтитры: Русские, английские

Похвастаемся грехами, господа

Итальянское кино 70-х — это удивительная квинтэссенция плотских, зачастую низменных удовольствий и тонкого подтекста… Впрочем, начну с другого. Ещё будучи студенткой, помню, как на истории английской литературы нас вдохновенно пытали Джеффри Чосером с его уникальным вкладом в развитие поэзии и прозы старушки Англии. Конечно, «Кентерберийские рассказы» заслуживали отдельного обсуждения: долгого, заунывного и восхищённого.

Тогда молодой ум вынес для себя только два вывода насчёт уникальности и эпичности детища Чосера: это — средневековая порнуха, и вся фишка в том, что всё это в стихах на родном языке. Древний Рим, затем прекрасный Ренессанс и, наконец, рассвет моды как стиля жизни сделали Италию своего рода страной эстетики и удовольствия. Конец XIV века в литературе основательно пошатнул привычный взгляд на то, что должно нестись в читающие массы. Извечный эрос постепенно вернул свою власть, представив вниманию читателей более реальные, земные сюжеты.

Пьетр Паоло Пазолини в вопросах кино — стопроцентный «концентрированный» итальянец. Он наглый, эксцентричный, любящий нарочитость и помпезность, красоту и эротизм, граничащий с пошлостью. Его лицо почти бессовестно напоминает исторический портрет Никколо Макиавелли, что ещё усиливает ощущение, что человек перед нами — сам себе на уме, циничный и любящий весело вносить диссонанс в устоявшееся морализованное общество.

Итак, итальянское кино 70-х — это удивительная квинтэссенция плотских, зачастую низменных удовольствий и тонкого подтекста. «Кентерберийские рассказы» — прекрасный осколок цикла «Трилогия жизни», наряду с «Декамероном» и «Цветком тысячи и одной ночи». И если на некоторых киносестёр сейчас можно смотреть только через призму времени, дабы понять их острую значимость, например, на «Ночного портье» Лилианы Кавани, то шедевры Пазолини можно соотнести с «Большой жратвой» Марко Феррери или «Забриски Пойнт» Микеланджело Антониони.

Они вне времени. Всего восемь из двадцати четырёх новелл покажет зрителю маэстро Пазолини. И вольёт в социальную драму (или сатиру?) ещё больше обличительности. О чём говорил Чосер? О разврате в церквях, симонии, женской любви посплетничать, невежестве богачей, неприглядности похоти и извечном «молодёжь уже не та». О чём говорят сейчас? «Эта музыка будет вечной», поэтому всё равно: календарь нам показывает XIV век или XXI.

Рассказы паломников в славный Кентербери полны низменного, у Пазолини же герои не пытаются каяться в грехах, они ими хвастаются. С наслаждением. В средневековую «грязь» режиссёр приносит «грязь» современную, оттого во второй истории и появляются гомосексуалисты в борделе при церкви, или в конце мы созерцаем госпожу с кнутом, властно избивающую страждущего клиента. Всё там же. В борделе. Пазолини повернул рычаг громкости на максимум.

Его герои не занимаются сексом, они сношаются [на самом деле тут другой глагол, но правила ресурса его не пропустят], рычат, хрюкают, орут. Они не едят, а жрут. Они не поют, а воют. Они не танцуют, а устраивают языческие оргии. Они не обманывают, они… обманывают [простите, но снова проблемы с ненормативными синонимами]. Даже быт состоит из сплошного сортира и грязной постели. Всё нарочито. Грубо. И даже неприглядно. Тем и цепляет. Кажется, что лица итальянцев словно специально созданы для сладострастного греха.

Эстетика восприятия просит пощады, а разум успокаивает, что за гипертрофированностью спрятано главное. Что? На это ответить сложнее. Кино — это искусство, авторское кино — это искусство в квадрате. И оно, как любая ветвь чувственного восприятия, имеет множество трактовок. И порою рационально их сложно собрать в логический ответ.

В любом случае, приступая к просмотру «Кентерберийских рассказов» следует помнить: оригинал — это средневековые новеллы, обличающие низменность человеческих страстей; это фильм авторский; это фильм итальянский. Оценить их по достоинству можно лишь зная, что конкретно ты нелегально качаешь из сети, пренебрегая авторскими правами и законами государства. «Эта музыка будет вечной». Похвастаемся же, господа.

Эротика без Эроса

Плоть – обнаженная, жаркая, ненасытная… поруганная, обращенная в смрадный дым. Кровь и прочие физиологические жидкости. Короткая земная жизнь, зажатая между обещанным раем и грядущим адом – грубая и страстная жизнь тела… Сами «Кентерберийские рассказы» тоже зажаты: между «Декамероном» и «Цветком 1001 ночи», точно перевал между вершин. Даже следы золотого медведя Берлинале, замеченные в окрестностях Кентербери, не разубеждают критиков: не провал, но спад, шаг назад и вниз.

На первый взгляд, от произведения Джеффри Чосера здесь одно название. Из восьми разрозненных новелл разве что половина следует сюжетной канве, да и то в общих чертах. Остальные выросли из коротких, несущественных для оригинала фрагментов. Грубая насмешливая прямота англичанина сменилась непринужденной и красочной вульгарностью итальянца.

Мораль легла под нож, а то, что уцелело, поменяло смысл: слова отвращения к греху и презрения к грешникам вложены в уста школяра, после хорошей пьянки и забав с тюфяком женского пола вздумавшего облегчить перед слушателями свою душу, совесть и мочевой пузырь… Даже Англии здесь почти нет. Ее находишь только закрыв глаза: герои поют как птицы, также естественно, как дышат, и эти народные напевы, подобранные Эннио Морриконе, перебрасывают мост на туманный остров, уравновешивая вездесущую итальянскую эксцентрику, патетику и прочие «аmore mio!».

И все-таки первооснова – не сюжетная, но культурная – вполне аутентична. Чосер жил в Италии, хорошо знал ее язык и литературу. Рождая в муках (поистине подвиг для мужчины!) английскую поэзию, он пересаживал на скудную северную почву латинские сюжеты, не стесняясь, заимствовал поэтические обороты, черпал изящество Петрарки, религиозный пафос Данте, жизнерадостную легкость Боккаччо. Пазолини возвращает «Кентерберийские рассказы» на их духовную родину, попутно превращая, развращая и где-то извращая, освобождая от одеж, дидактики, последовательности, жесткой структуры.

Вот, уже нет ни паломничества в Кентербери, ни рассказчиков: просто некие истории, похожие на фотографии или моностихи. Не размежеванные, не оформленные, они следуют друг за другом, обмениваясь персонажами и репликами, но притом существуя раздельно, каждая – в своей хрупкой сфере.

И нет явной идеи, морали, смысла, объединяющего начала – небрежный букет историй, мелькание лиц в толпе, по которым рассеянно скользит наш досужий взгляд, на несколько мгновений сообщая движущимся вокруг органическим объектам черты личности. Взгляд Пазолини отнюдь не рассеян: он ищет, отбирает, с усмешкой отбрасывает ненужное, вроде истории о Виргинии, которая предпочла расстаться с белокурой головой, но не с девственностью. Прочь Виргинию, в крест ее и в душу!

Пусть место займет плутовка Мэй, едва не отдавшаяся любовнику на ветвях шелковицы, или шутница Алисон, вместо губ подставившая докучливому поклоннику то, что Чосер назвал «глазком»… Картина движется в четком ритме совокуплений – то пылких, то дежурных, но равно незамысловатых. Героини деловито «уступают любви», герои отнюдь не метафорически держат себя в руках. Рассказ о погоне за смертью начинается в борделе.

Уморительные проказы непутевого гуляки завершаются танцем девиц, скромно облаченных в чепчики. Пугающая и прекрасная история о шутке дьявола предварена прологом о содомите, сожженном на глазах у судей, воинов и стайки невинных серьезных монахинь. Фильм, как и другие работы режиссера, отличает высокая визуальная культура и неподдельная художественность. Но вместе с тем он оставляет смутное ощущение упадка, вырождения, пресыщенности: тотальный потенциал – тотальная импотенция, не страсть, но имитация страсти.

Щедро и акцентировано показанные «дивные жезлы» неизменно дремлют, словно мы застали этот праздник жизни на самом излете: вино допито, цветы медленно увядают в вазах, шаловливые игры достигли стадии вялых поглаживаний. Кого-то рвет в углу, кто-то уснул, громко храпя и пуская ветры. Лишь самые стойкие (духом!) все еще потеют и стонут на смятых ложах…

Кентербери - оргия без оргазма, эротика без Эроса, балансирующая на самой грани между красотой и скотством. В своем стремлении освободить невинное человеческое тело, скованное глупыми запретами, униженное и презренное, Пазолини здесь перешел черту. Осталась позади яркая и чувственная революция «Декамерона». Тело, упившись свободой, само превратилось в тирана, изгнав все потребности, кроме телесных, и гордо начертав на своем гербе: «Что естественно, то не безобразно». И нет греха. И нет кары… Но и радости тоже нет.